Лекарство от трансфобии. Эмиграция
Пост вышел 1 апреля 2024 года в 16:00
Редакторикс: Аврора, Тыква сознания, Буква Ё, Пластырь на вебке и Пидр Пидрович
Корректорикс: Тыква сознания и Буква Ё
Иллюстратор: Пидр Пидрович
История про эмиграцию, нонконформизм квиров и важность видимости.
Публикуем ещё один пост к Международному дню видимости трансгендерных людей. Это классный искренний текст, который запал в сердечко всей редакции Крапивы.
Мы вообще любим личные истории и искренне верим, что видимость — хорошее средство от квирофобии. Поэтому, если вы хотите рассказать свою историю, напишите нам. Крапива готова стать площадкой для высказывания. Все истории мы публикуем анонимно.
Тема может быть любой. Расскажите о том, чем вам важно поделиться: опыт принятия идентичности, каминг‑аут, эмиграция, квир*родительство и так далее. Одна из наших авторок очень хочет сделать текст о трансфеминизме. Если кто‑то из транс*женщин, поддерживающих феминизм, захочет поговорить с ней, будет здорово.
Важное: если решите написать нам, помните о безопасности. Лучше писать с почты Proton, её можно создать специально для общения с Крапивой. Не используйте почты Yandex, VK и Mail.ru. Или можно просто прислать текст через форму связи, не оставляя никаких контактов.
Он/его. транс*мужчина.
Я уехал летом 2022‑го. Мысли об отъезде появились сразу, как началась война и пошли первые задержания. Я уже тогда мониторил сводку «ОВД‑инфо», и мне эти задержания казались мрачными пророками нового 37‑го. Но я не был готов к отъезду, у меня не было даже загранпаспорта. Оценил личные риски и сделал вывод, что мне безопасно какое‑то время находиться в РФ, разумеется, в условиях самоцензуры, и подготовить свой отъезд: получить паспорт, закончить дела, скопить денег сколько возможно, поискать работу где‑то за пределами РФ.
Я ненавижу эту войну с самого первого её дня, но решающим фактором стали именно задержания на митингах, потом уже появилась ответственность за дискредитацию ВС РФ. Честно, я не знаю, если бы мне и другим давали спокойно выражать протест против войны, уехал бы я или нет. Однако это была бы совсем другая страна, так что это просто мысли. Наверное, если бы не было задержаний, не было политически мотивированных репрессий, я бы сильно подумал, уезжать или нет. Но они были, и они меня пугали. Я хорошо учил историю и в школе, и в институте, и твёрдо знал, что, начав с самых политически активных слоёв населения, рано или поздно государство придёт и за нами, квирами. Я совершил трансгендерный переход довольно поздно: в молодости определял себя как гомосексуальную девушку, потом уже бисексуальную. И я вижу эту серьёзную разницу — ориентацию я ещё мог спрятать в условный «шкаф», особенно если не состоять в отношениях. Трансгендерность я не могу спрятать: да, у меня сменены документы и проведены некоторые операции, да, я на гормонах, но по прошлому номеру паспорта или данным СНИЛСа в системе легко понять, кто я; в конце концов, с меня достаточно снять штаны, чтобы узнать, что я транс*человек. Я почувствовал себя очень небезопасно после первых задержаний на митингах, плюс меня очень возмутило, что государство с чего‑то запретило мне называть войну войной. А мне нравится называть вещи своими именами.
Меня сильно поддерживали многие из моих друзей — и в трансгендерном переходе, и после, когда я осторожно стал говорить, что собираюсь уезжать. Забавно, но в основном мои друзья —цисгетеронормативные мужчины и женщины. Один мне сказал: «Уезжай, не бойся, здесь ничего хорошего не будет». Другой советовал никогда не возвращаться. Не то чтобы я собирался.
Мне было очень страшно уезжать: я впервые летел на самолете, за границу тоже выезжал впервые с подросткового возраста. Эмиграция была в планах, но такая «когда‑нибудь, когда у меня будет много‑много денег, я уеду к морю». А тут мне пришлось за несколько месяцев собрать вещи, разобраться с документами, закончить дела и ехать в неизвестность, с деньгами в кармане на самое первое время, два‑три месяца. В чём‑то мне повезло — я почти всю жизнь жил крайне бедно, работал и уборщиком, и на кухне, и где я только не работал в студенческие годы. Я понимал, что, если что, я как‑то, но выживу, пусть и вернувшись в точку ноль, когда всех вещей один чемодан, и, чтобы завтра было что поесть, сегодня надо идти на работу. Мне было очень горько оставлять мою жизнь — буквально к началу 2022 года я её выстроил. Не идеально, но у меня была работа, даже не одна, перспективы, друзья, спорт, планы взять ипотеку, я наконец мог быть собой среди знакомых. И это всё снова надо было оставить.
Ещё мне было страшно за мою жену — она тоже квир-человек и тоже не любит молчать. Я даже оцениваю себя как более гибкого в этом плане человека или просто более пуганного. Её я точно хотел увести от этого безумия, стоило мне только представить её в какой‑нибудь камере, наедине с “милым” сотрудником органов, выбивающим из неё нужные показания. Это тот опыт, которого я не пожелал бы никому.
Жалею ли я что уехал? Нет. Никогда не жалел. Было трудно, временами очень трудно. И будет ещё труднее, я знаю. И за границей, если мы говорим не прям о Европе, в которой я кстати не был, нас тоже не ждёт земля обетованная, где все нормально относятся к тому, кто ты. Но мне хотя бы перестало быть так страшно.
Были люди, которые в 2022‑м говорили, что я преувеличиваю, что если сидеть тихо и не говорить о войне, то никто меня не тронет, кому я нужен‑то. Проблема была даже не в том, что я хотел говорить о войне, а я хотел(!), а в том, что мне было просто необходимо иметь право говорить то, что я считаю нужным. Да, пусть и в своём кругу общения на десяток человек. И я до сих пор не понимаю, кому бы эти разговоры могли помешать, как и посты в интернете с «нет войне», как и мирный митинг с плакатом «*** *****». Когда приняли закон о запрете транс*перехода — я не удивился, хотя это было очень неприятно и грустно. Но я уже был за границей, и, в общем, поздравил себя с мудрым решением.
Я думаю, нынешнее государство демонизирует любую свободу: свободу говорить, мыслить, выбирать с кем делить постель, читать, писать… А тут, о, Боже, ты хочешь прямо распоряжаться своим телом и своими документами, несмотря на негативную обычно реакцию общества! Ты, конечно, опасен, ведь, если у тебя хватило духу и внутренней свободы на транс*переход, то завтра могут найтись силы выйти протестовать или просто говорить откровенно. А ещё именно транс*люди так выделяются политиками, потому что им практически невозможно скрыть ото всех свою трансгендерность. Рядовому обычному квиру можно сказать «сиди тихо, и никто тебя не тронет, нам похрен с кем ты ебёшься, только молчи об этом». И он может молчать, потому что у каждого из нас свои условия, свои причины, и иногда бывает очень страшно о чём‑то говорить. А т*человек — он, конечно, может молчать тут и там, но то врачу надо объяснить почему у тебя так, и близкие все обычно в курсе, родственники часто невольно тоже. Да даже государство до закона о запрете трансгендерного перехода ты ставил в известность, чтобы поменять гендерный маркер. Никто, кроме транс*людей, например, не имел дело с декларированием своей ориентации перед лицом государства — люди не ходили в суд, чтобы доказать право называть себя бисексуальным или гомосексуальным человеком, люди не ходили на медкомиссию чтобы задокументировать то, с кем и каким сексом они предпочитают заниматься. У тех, кто проходили или комиссию по трансгендерному переходу, или смену документов, или ещё до того — суды для смены документов — уже есть опыт. Опыт неприятный: государство спрашивает тебя: «А почему ты такой? Как ты смеешь быть таким? Докажи, что ты такой! А с кем ты спишь? А как?» И так далее. Но этот опыт даёт и силу: человек, прошедший через психиатра, комиссию, ЗАГС или суд и все остальные инстанции, не так сильно боится говорить и о себе, и то, что думает в целом. Он уже один раз это пережил и не сошел с ума в процессе.
Квир‑люди вообще опасны именно тем, что уже привыкли действовать и жить в разрез с социальными ожиданиями, в разрез с чётко транслируемой мыслью «сиди тихо». Да, не все мы политически активны, но опасный потенциал, готовность быть нонконформистом как минимум есть внутри каждого.
Плюс транс*людей мало, поэтому они кажутся более уязвимыми. И опять‑таки нам нужна добрая воля государства не только для того, чтобы зарегистрировать наши отношения, например брак, но и для доступа к медицине, для приведения документов в соответствие с тем, как мы себя ощущаем, то есть к базовым благам. Поэтому мы уязвимее.
Да, мне важна видимость. Да, я хочу говорить о том, кто я есть. Не в том плане, что я мечтаю жать руку впервые увиденному человеку и говорить: «Привет, меня зовут …, я транс*мужчина, а ещё, кстати, пансексуал, поговорим об этом?». Нет, я просто хочу, чтобы мне было безопасно озвучивать свой статус. И на приёме у врача, и, например, в приятельском разговоре о прошлом. Мне никуда не деть свой опыт проживания в другом гендере, и я часто говорю с близкими «вот, когда я был в девичьей роли…» Да и не хочу я его никуда девать — я знаю на своём опыте и могу понять опыт других про то, что такое месячные, как легко попасть в ситуацию, где возможно сексуальное насилие, что делать, если разговаривают не с тобой, а с твоими сиськами и так далее. Почему я должен это своё понимание куда‑то прятать? Я хочу идти в бассейн спокойно и в душевую там и не думать, как сделать так, чтобы никто ничего лишнего не увидел. Или хотя бы знать, что максимум люди просто удивятся, а не организуют мне травлю или избиение. Я не хочу молчать, когда говорят о том, как ужасно ЛГБТК+люди влияют на детей. Я хочу иметь возможность сказать в ответ: «А я транс*человек, ты мне говоришь, что нас всех надо запретить?» Я хочу стоять в очереди в МФЦ или в полиции, или в военкомате, или на водительской медкомиссии и не говорить опасливым шёпотом, чуть ли не на ухо: «Я — транс*человек. Ну да, пол сменил». Шёпотом, потому что в работника организации я ещё верю как‑то, а вот в человеколюбие очереди — нет. Я хочу произносить это открыто, так же как сообщаю свои имя и фамилию.
Я совершил переход в России ещё до войны. На первой работе мне было страшно, и я морально был готов уволиться. На второй работе я боялся идти в пустой офис поздним вечером и говорить с человеком про смену моих документов, потому что не был уверен даже в своей физической безопасности. Это не нормально — переживать не побьют ли тебя, не уволят ли, не изнасилуют ли просто потому, что ты транс*человек. Я хочу, чтобы было безопасно — и там, где я сейчас, и в России.
Моим соратникам по транс*статусу хочу сказать: держитесь, берегите себя, заботьтесь о своей безопасности в первую очередь. Вы никому ничего не должны: ни быть открытыми, ни уезжать, ни оставаться, ни бороться с кем‑то или ради кого‑то. Делайте свой выбор так, чтоб он подходил вам, ведь жизнь ваша, и запасную никто не выдаст.
Всем остальным — будьте человечней, что ли. Или просто не будьте мудаками, если от этого, конечно, не зависит ваша жизнь, — это и так огромная этическая задача на всю жизнь.
Нынешним властям РФ — рано или поздно вас не станет. Я хочу дожить и посмотреть на это.
Тем, кто служит властям РФ по разным мотивам: иногда бездумно, а иногда осознанно, иногда в страхе, а иногда в гордыне, в погоне за властью или деньгами — вы работаете на машину ненависти, которая сожрёт и вас. Я надеюсь, что вы не станете очередной её жертвой, но поймёте при этом, что ненависть и насилие могут породить только ещё бóльшую ненависть и насилие.